[d188059]

Название: No Service
Автор: Alex Emsworth (Чацкий)
Рейтинг: G
Пейринг: (implied) 8059
Жанр: драма (видимо)
Дисклеймер: I disclaim.
От автора: мне не нравится этот текст; он дался мне отчего-то нелегко, и вышел совсем не таким, каким я задумывала его изначально. но - пусть так; я больше ничего не могу с ним сделать.
Не конкретно TYL!, но им уже относительно много лет.

+++

Гокудера сидел на одном из немногих целых участков бордюра; он чертовски устал, был раздражен - почти зол. Всё вокруг было покрыто толстым слоем пыли, даже он сам - казалось, всё это проклятое место состояло из одной пыли, и он ненавидел его всем сердцем, ненавидел плотный, мутный горячий воздух, от которого ему почти становилось дурно, это хмурое небо, затянутое облаками, ненавидел это вездесущее ощущение застоя. Гокудера ненавидел ждать, но сейчас он только и мог, что нервно поглядывать на часы - то на наручные, то на дисплей телефона, что беспрестанно крутил в руках в тупой надежде на то, что рано или поздно эти дурацкие буквы, что составляют незамысловатую фразу «No Service», исчезнут, и на экране вместо них появится имя его оператора. Или любого другого оператора, что додумался провести явно убыточную линию в этой дыре - ему некому звонить сейчас, незачем, но со связью спокойнее, несмотря ни на что. Но чудо никак не происходило - и с каждой секундой Хаято злился всё сильнее.

Он бездумно буравил взглядом неприметную дверь, гадая, что там может происходить, мечтая о том, как этот придурок с вечным ветром в голове вот сию минуту выйдет из этой чертовой двери, они сядут в машину и уедут из этого места, что нервирует его всё сильнее. Ожидание сводило с ума, и ход секундной стрелки глухо отдавался в ушах, несмотря на окружающую его суматоху и шум.

И людей. Все люди здесь куда-то шли, куда-то спешили и что-то делали, и все без исключения смотрели на него, как на привидение - ни он, ни их черный джип не вписывались в грязно-коричневый ландшафт и мрачное уныние, что царило вокруг. Он купил у печально выглядевшего торговца яблоко, скорее просто потому, что не знал, как еще от него отделаться - тот обладал весьма располагавшим лицом, но загораживал ему обзор и ни слова не понимал ни по-английски, ни по-итальянски, ни, тем более, по-японски; Гокудера вообще не был в состоянии определить, на каком языке тут говорят, он никогда такого не слышал, и речь окружающих не представляла для него ничего, кроме непонятной мешанины из звуков. Мальчик с испачканным лицом явно хотел получить от мафиози какую-нибудь мелочь, но настаивать, когда тот его прогнал, не решился.

Гокудеру почти что ощутимо, физически тошнило от людей вокруг - здесь всё насквозь пропахло бедностью и отчаянием, и это вытесняло всё остальное. Он чувствовал, что ему не место здесь, им здесь не место. Чувство безнадежности, мерзкое, липкое, окутывало его и вместе с густым воздухом не давало дышать. Бедные, попрошайки, бездомные, обиженные и обездоленные не вызывали в нем ничего, кроме презрения - его работа, стиль его жизни не оставлял места для жалости и сострадания ни к кому, кроме узкой группы непохожих друг на друга, совершенно разных людей, которых было принято называть «семьей». Правда же заключалась в том, что они и были семьей, несмотря ни на что, несмотря на никуда не уходящую отчужденность и некоторое недоверие, что неизменно присутствовало между ними, пусть и притуплялось с годами. Они были семьей, потому что только подобные им могли держаться вместе; иногда Гокудере казалось, что только общие мрачные тайны и связывают их, не дают распасться, разойтись по миру - они привыкли друг к другу и научились терпеть, и им просто некуда уже больше идти - некуда бежать. Беззаботные школьные годы остались далеко в прошлом; как бы Тсуне не хотелось сохранить их, пронести через время ощущение теплоты и сплоченности, это было невозможно - босс и сам это знал, и знание это сквозило во всем, в его взгляде, что становился всё тяжелее, как казалось, с каждым днем, в его жестах и манере держаться. Он изменился, как изменились и все они, и это было естественным течением вещей - с высоты своих нынешних знаний и умений Гокудера оглядывался назад и никак не мог понять, как им, тогда еще совсем школьникам, детям даже, удавалось не только выживать, но и оставаться на самой вершине. Он хорошо помнил все те события и слова, что говорил Десятый, но не мог осознать, как и почему им позволили делать то, что они делали - не то, что это было важно сейчас, по прошествии стольких лет, но это не давало Гокудере покоя. Он хотел знать, почему случилось то, что случилось, хотел знать, как они стали теми, кеми стали - и хотел, в конце концов, знать, что заставило его так привязаться к человеку, которого он больше всего ненавидел поначалу.

Может, в конце концов, Десятый был прав, улыбчивый Десятый, почти восторженный даже. Хаято никогда не понимал, по сути, до конца его мотивов, как и не понимал до конца мотивов многих из тех, кто окружал его - вполне возможно, что Ямамото был прав, и это было в какой-то мере игрой, по крайней мере, поначалу; проблема была в том, что Гокудера ни на секунду не верил в то, что Такеши и впрямь не понимал всей серьезности ситуации - просто так ему было спокойнее. И - Хаято сам себе не всегда хотел в этом признаваться - ему самому так было спокойнее тоже; с годами он научился верить этой его идиотской улыбке почти как самому себе.

С годами углы стираются, и с годами они сработались, научились не реагировать резко - Ямамото не ругался, когда Гокудера курил, а Гокудера, в свою очередь, перестал кричать на него, когда тот говорил, говорил и говорил - когда Ямамото молчал, было куда тревожнее.

Всю дорогу сюда он молчал, а Гокудера мрачно курил в окно - и он бы хотел что-то сказать сам, но это не имело смысла. Нужно было просто переждать, перетерпеть - и он ждал, и уговаривал себя, что так лучше, что он здесь просто для поддержки и что он меньше всего подходит для переговоров - всё это было правдой от первого до последнего слова, но легче не становилось ни на секунду. Прошло всего пятнадцать минут, но они были мучительно медленными и будто терзали его изнутри. Ничего не менялось, только люди, что слились для него в одну безликую массу, всё шли куда-то, часы монотонно отбивали ритм, связи так и не было, а воздух будто только уплотнялся; природа ждала дождя, и он - вместе с ней.